С детьми не бывает легко. Особенно, если дети они только в глазах взрослых. Сложно справиться с собственными привычками, не выронив при этом парочку скелетов из платяного шкафа. Приходится постоянно балансировать на тонкой грани между двумя крайними состояниями, приводящими к абсолютной ненависти: тотальным контролем и полным его отсутствием. Сложная наука семейных отношений, с которой у Вальдфогеля не сложилось в свое время — капризы жизни. Он знал, на что обрекает мальчишку, забирая его к себе, вместо того, чтобы отдать в приют, — жить рядом с тем, кто использует тебя как литиевую батарейку, тяжело. Жить с таким человеком под одной крышей — это настоящее испытание для нервов. К счастью для Люка, его теперь уже бывший опекун большую часть своего времени пропадает на работе, купаясь в килограммах белых грез, предназначенных для лишенного радости населения Берлина. Но вряд ли это спасло Астерна от того, что тугим узлом затягивалось у него внутри каждый день все больше. Этот вакуум внутри запросто может проломить грудь. Пустоту — эту нерешенность, необходимо чем-то заполнить. Пусть даже ненавистью, даже жаждой мести, но не безразличием. Оно убивает. Йоган, кажется, понимал мальчишку, но не мог ему помочь.
Твой отец, Люк...
Сидит за решеткой за убийство. Это не Берг, который мог помочь Астерну справиться со своим прошлым. И этот рычаг давления давно утратил свою новизну, силу и уместность. Единственное, что сейчас нужно было вырвавшемуся из-под официальной опеки Люку, так это цель. Цель жить.
Мальчик бы понравился Габриэлле. Она умела видеть в окружающих то, что никто больше не видел. Стремление, силу, что-то, что отличало их ото всех других, делало уникальными и — хорошими. Сложно ей подражать, когда работа учит видеть в людях только плохое, искать подвох, чуять вранье и непременно пытаться выбить правду. Неудачный подход к воспитанию потерявшему единственных близких людей теперь уже не ребенку. Вальдфогель бы не удивился, если бы принялся со всей серьезностью штурмовать видео-семинары по подростковой психологии и методам общения с современной молодежью. К счастью для всех, Люка не был обычным "ребенком", он был оборотнем, не приученным жить в стае. Иногда Йогану кажется, будто КДАР и общину ужасно раздражает тот факт, что Астерна отдали на попечительство егерю-менталисту. Со стороны это выглядит хуже, чем просто дерьмово для того, кто только что пережил смерть родных людей. Но Вальдфогель не мог иначе. Чувство вины за то, что не усмотрел за подчиненным — в конце концов, погиб человек, и человек хороший? Возможно, ему стало жалко мальчика. А может, он просто не мог оставить его на растерзание по-настоящему враждебному миру, где всем плевать на то, что с ним случилось. Дело закрыто, убийца пойман, правосудие свершилось в рамках закона. Но только не для Астерна. В нем была та скрытая сила, что заставляла его жить, заставляла меняться, становиться другим. И, вполне возможно, у этой силы было звериное начало.
Конечно, с ним было тяжело еще и потому, что он сопротивлялся. Чем больше запрещаешь, тем больше протеста получаешь в ответ, тем сильнее провоцируешь на обратное. Иногда это случается непреднамеренно, но наверняка знать нельзя, что в точности творится в чужой лохматой голове. Вальдфогель не считает Люка безвозвратно потерянным или просто англельски безобидным мальчиком — в нем переплелось все это в причудливый узор, отпечатавшийся на радужке глаз. Он не неправильный, он такой, какой есть. И все, что осталось — это помочь с корректировкой имеющегося.
Утро без изменений: Люка с чем-то возится на кухне — Йоган чувствует запах даже из соседней комнаты, пока курит. Им двоим в большой квартире хватает места, чтобы не натыкаться друг на друга в самые неудачные дни, но нельзя не почувствовать, порой не только интуицией, чужое присутствие рядом. Самому себе было не совсем еще ясно — успокаивало это или лишь мешало, изредка создавая видимость домашнего уюта. Но им все равно редко удавалось побыть дома вдвоем и, что не менее важно, одновременно. Мир постоянно вставлял палки в колесо мельницы их взаимопонимания. Сегодняшний день исключением не стал.
— Буду поздно.
Одна из крайностей отсутствия контроля. Люка уже взрослый, пора бы уже прекратить пытаться расписывать его день по минутам. Но, с другой стороны, ответственность за чужую жизнь — болезнь людей, боящихся кого-то потерять. Побочный эффект — чрезмерная строгость. Вместо того, чтобы выпить утренний кофе и сказать Астерну не задерживаться на учебе слишком долго, можно было подойти, спросить что-то в духе: "Эй, Люка, как спалось?". С такими вещами обычно бесконечно тянешь, пока не станет слишком поздно.
Утро без изменений: въезд в атмосферу весеннего Берлина, разваливающего от собственной тяжести посеревшего от сырости камня. Мостовые, площади — как и раньше, все на месте. Мир, покой, ранняя скука. Хотелось поскорее выехать за его пределы, посмотреть на протянувшиеся тесные луга и крепко поставленные друг к другу заборы частных домов. Но Берлин всегда с неохотой отпускает людей из своих коридоров каменных лабиринтов. Звонок — нужно заскочить за вещами.
С детьми не бывает легко.
Йоган открывает дверь в кабинет и вдыхает резкий запах крепкого дыма сигар, должных лежать в портсигаре в одном из ящиков. Кабинет преобразился чужим присутствием.
— Люка.
Вальдфогель почти не удивляется. У него на лице выражение ожидаемого — нет, не разочарования, а принятия. Удивление? Конечно. Раздражение? Самую малость.
— Что ты... Как ты сюда попал? — дверь за спиной с тихим щелчком закрывается. Кроме этого только едва заметный гул рабочего компьютера, скрип спинки кресла. Кабинет действительно преобразился: заменяющие доску для дартса фотографии осужденных теперь дополнились изображением отца Астерна, у которого ровно между глаз красовался дротик — умно; пепельница на столе, легкий беспорядок, следы чужого присутствия.
— Что-то ищешь, Люк? — Йоган наклоняется к нему через стол, забирает сигару, прикуривает от зажигалки, выпрямившись, и засовывает руку в карман, следя за сидящим за хозяйским столом пойманным с поличным оборотнем. Сотворенный им вокруг хаос похож на него самого, является практически самим точным его отражением. Он действительно что-то пытался найти? Возможно, напротив, потерял. Но вот обычно спрятанная от чужих любопытных глаз фотография Люка оказалась стоять в рамке на видном месте.
У каждого свои слабости.